Рид Грачев - Ничей брат[рассказы]
— А я не думаю, — сказал Адамчик.
— Так ты давай думай, а то не получится! — Юрка крепче сжал Адамчику запястье и наклонился, будто прислушиваясь.
— Не получается, — вяло сказал Адамчик. — Ты другое обещал.
— А, развеселить! Ну, давай. Смотри мне в глаза!
Адамчик смотрел на хитрые Юркины глаза, на лоб с залысинами, на сочные губы. Захотелось стукнуть, как на улице.
— Ну, чувствуешь что–нибудь? — спросил Юрка. — Да смотри мне в глаза! Улыбайся. Ну, чувствуешь?
— Ничего не чувствую, — сказал Адамчик. — Пусти.
8
Адамчик молчал. Кричала с дальнего конца конвейера тетя Вера, но он все равно молчал. Пружины качались, немо разевали рты. Низенькие, высокие, кривые, прямые пружины уползали в красных вспышках сигнальной лампы, и Адамчик набрасывался на следующие.
— Осадка! Ромка! С ума спятил! — надрывалась тетя Вера.
В перерыве она, подбежала к Адамчику, хрипела, махала руками, молча грозилась. Наливалась краснотой — вот–вот лопнет. Адамчик зло щурился.
— К начальнику пойдешь! — выдавила тетя Вера и убежала, возмущенно тряся головой.
— Что ж ты, парень молодой, сильный, и так не творчески работаешь? — сказал начальник цеха.
Адамчик смотрел на кошку. Кошка нюхала арифмометр.
— Не понимаю тебя, — говорил начальник цеха. — То стараешься, а то из рук вон. Что с тобой происходит, скажи на милость?
Кошка терлась боком об арифмометр. Адамчик засмеялся и сказал:
— Не знаю.
— А кто же за тебя знать будет? — спросил начальник. — Что же ты смеешься? Я с тобой как со взрослым разговариваю.
— Ничего, — сказал Адамчик. — Кошка…
— Ну, что мне с тобой делать? — спросил начальник.
— Ничего, — подсказал Адамчик, глядя, как кошка трогает лапой карандаш на столе.
— Ничего–ничего, — сказал начальник. — Вот переведу в подсобники, так по–другому заговоришь.
— Не переведете, — успокоил его Адамчик. — На конвейере стоять некому.
— Погоди–погоди, я до тебя доберусь, — угрюмо сказал начальник.
— Погожу, — согласился Адамчик.
Кошка на столе нюхала чернила и морщилась. Адамчик фыркнул.
— Ступай, дурохвост.
Тетя Вера шутя, но сильно стукнула Адамчика по затылку. Ему стало совсем весело.
— Тетка Верка, зуб выбью, — пообещал Адамчик и засмеялся. Жить снова стало смешно.
— Да постой ты, постой, дурень!
Адамчик остановился. Сунул руки в карманы пальто, качался на каблуках, строил рожи, пока тетя Вера не подошла.
— Слушай, Ромка, я с тобой по–человеческому, как мать… Пойми ты бога ради: каждый день мастера посылаем матрасы переделывать. Покупатели ругаются, а у меня сердце болит. Людям же на них спать! Да ты пойди посмотреть в магазине — плачут, а берут.
— Пойду посмотрю! — сказал Адамчик. — Тетка Верка — привет!
В магазине перед полосатыми прямоугольниками прыгали люди, махая руками.
Адамчик смотрел сквозь стекло витрины, улыбался. Люди трогали матрасы, качали головами.
— Все равно купишь, — ехидно сказал Адамчик, глядя, как человек стоит у матраса и чешет в затылке.
— Ой, какой хорошенький мальчик!
Адамчик поднял голову.
Молодая тетя с клетчатой сумкой смотрела на него, забавно улыбаясь.
— Почему ты такой хорошенький? — спросила она.
— Не знаю, — сказал Адамчик, улыбаясь, и подумал: «Не тетя, но и не девчонка».
— А я знаю, — сказала она. — У тебя хорошее настроение. Ты стоишь и не знаешь, что тебе делать, правильно?
— Правильно, — согласился Адамчик. — А ты чего тут делаешь?
— О! Какой смелый! Сразу на «ты». А если я старушка? А если я замужем?
— Не старушка, — сказал Адамчик, краснея.
— Не стесняйся, — сказала она. — На «ты» так на «ты». Я веселая. Конфетку хочешь?
Она вынула из сумки горсть конфет в блестящих разноцветных бумажках, высыпала Адамчику в карман.
Адамчик уставился на белые остроносые туфли и не знал, что делать дальше. Она жевала конфету и давилась от смеха.
— Ну, что теперь будем делать? Я ведь не просто так сюда пришла.
— А зачем? — спросил Адамчик.
— Вон за той полосатой штукой! — она махнула рукой в сторону витрины.
— За матрасом, — понял Адамчик.
— Вот именно, — сказала она, любуясь его шарфиком. — Вы артистка? — спросил Адамчик, глядя на легкую шубку.
— Вот и не угадал, — сказала она. — Артистка такое страшилище покупать не станет. У нее больше вкуса и больше денег.
— А кто вы? — спросил Адамчик.
— Я философ, — сказала она. — Только ты не пугайся. Я веселый философ. Ну, пошли.
Она долго ходила в задумчивости у матрасов, потом тронула Адамчика рукой в перчатке за рукав:
— Как тебе нравится вот этот бегемот? У него хоть полоски зеленые, а?
Адамчик потрогал матрас и сказал:
— Нет, это брак!
— Ты уверен? — спросила она, поглаживая Адамчика по рукаву. — А вот этот?
Адамчик потрогал и поморщился.
Она вопросительно вскинула брови и, увидев, как Адамчик морщится, тоже поморщилась.
Они ходили от матраса к матрасу, смешно морщились и смешно смеялись, понимая друг друга.
— А ты, я гляжу, специалист! — сказала она.
— По браку, — ответил Адамчик.
— Ой, он остроумный! — Она поправила Адамчику шарф. — Ну, вот этот, наконец?
— Можно, — сказал Адамчик, потрогав туго натянутое полотно.
— Страшный какой крокодил… — сказала она, кусая губы.
— Зато крепкий, — уверил Адамчик, — На нем можно с ногами?
— Можно.
— И думать на нем можно?
— Можно, — сказал Адамчик.
— В самом деле остроумный! — рассмеялась она. — Теперь разделим обязанности: я плачу, а ты несешь. Согласен? Тут два шага.
— Согласен.
Адамчик подхватил матрас и взвалил его на спину, как грузчик на фабрике.
— Идем, — скомандовала она, — Туда, туда, потом сюда, а потом туда. Донесешь?
— Донесу, — сказал Адамчик.
Она шла быстро, резко махая клетчатой сумкой, Адамчик еле поспевал.
— Тяжело? — спрашивала она. — Отдохни. У, какой некрасивый! У меня даже настроение испортилось. Натянут криво, гвозди торчат. И кто их только делает? Наверное, страшно злые и ленивые люди, а? Ты не устал? Сейчас придем. Сюда, во двор.
— А теперь самое трудное, — говорила она, придерживая дверь. — Теперь на пятый этаж. Философы теперь живут на чердаках. Донесешь?
— Донесу, — сказал Адамчик хриплым голосом.
— Представь себе, что ты — Иисус Христос, — говорила она, поднимаясь впереди. — Ты несешь свой крест. А вокруг тебя римляне, иудеи. И ты… Не устал?.. И ты несешь его на Голгофу (это гора), а они тебя бьют, смеются над тобой, издеваются. А потом… а потом они распнут тебя… на кресте, то есть на этом крокодиле, распнут меня на этом полосатом… Ой, я болтаю. Хочешь, отдохни. Нет? Ну, тогда неси… неси свой крест, мой хорошенький мальчик с улицы… в красном шарфике…
«Красивая… — думал Адамчик, глядя, как под шубкой плавно переливаются высокие бедра. — Надо адрес записать».
— Стоп, — скомандовала она. — Поставь к стене. Устал, бедненький. — Она сняла перчатку и погладила Адамчика по лицу. Достала из сумки сладко пахнущий платочек, вытерла ему лоб. Потом позвенела ключами и распахнула дверь. Адамчик заглянул в темный коридор.
— Ой, нет, сюда не надо, — торопливо сказала она. — У нас тут страшно. И где–то должна быть своя рабочая сила. Сила, эй! — крикнула она в коридор. — Приехал матрас!
Вдали хлопнула дверь.
— Ой, — сказала она и застучала каблуками в темноту. Адамчик слышал, как она остановилась, и какой–то невнятный шепот, шелест. На площадку вышел сильный парень с гладкой короткой прической, взглянул вопросительно на Адамчика, неумело подхватил матрас за край и поволок его в темноту.
Дверь захлопнулась.
9
— Ромка, в лыжную секцию хочешь? Будешь играть в шашки? Пойдешь с нами в театр музкомедии?
Почти каждый день подходит к нему обойщица Валя, всегда с блокнотом и карандашом в руке. Спрашивает официально. Она теперь комсорг цеха.
— Ну, а пойду, так что? — спрашивает Адамчик.
— Ничего, тогда запишу, — говорит Валя, размахивая блокнотом.
— Ну чего ты ко мне пристала? — кричит Адамчик, пытаясь ущипнуть Валю. — Запиши меня целоваться!
— Да не умеешь, мокрохвостый! — сердито отвечает Валя и убегает, размахивая блокнотом.
— Ухаживает она за тобой! — смеется бригадир Клава. — Смотри, Ромка, женит на себе.
— А пусть! — говорит Адамчик. — Я согласен.
— Да она грамотная, — смеется Клава, — в школу ходит. Она на тебя, неуча, и не посмотрит.
— Посмотрит, — говорит Адамчик, — вот увидишь!
И ходит провожать Валю от проходной до общежития — три минуты шагом, одна бегом.
